Когда...

Тогде тебя не было. Все на свете жили в совсем не похожем на твой мире. Это был от части грустный мир, от части намного лучший. В нем жили прекрасные люди, их лица и глаза были светлее. Впрочем, люди ни чуть не изменилсь. И понимай это как хочешь. 
В мире  не было таких ярких красок, таких быстрых ритмов, таких безумных поступков. Но, может быть это от того что мы горим а не сияем? Может быть мы уже складываем финальные аккорды, а не творим апогей? Кто знает. 
Тогда тебе был год. Отец смирялся с обретенной ношей. Хотя нет, он то уж точно не жалел. Просто не было времени жалеть. В мире происходило много непонятного, к концу подходил период который определял будущее. Но многим казалось что будущее подходит к концу. 
Среди людей, живших вокруг пропадала уверенность в завтрашнем дне. Люди подальше, кажется наоборот лишь обретали ее. Может быть в жизни так всегда? То что конец для одних, явно начало для других. 
Тогда тебе было два. И место которое ты проклинешь потом, стало для тебя милым домом. Теплым и райским. Ты полюбил там горы, хотя даже не запомнил их. Ты полюбил там реки, хотя вода чуть не унесла твою новую, едва окрепшую жизнь. Ты полюбил там жизнь. Быть может именно из-за этого с тех самых пор ты так и не можешь расстаться с ней. 
Люди вокруг жили в замкнутом круге. Мир вокруг входил в стазис последних лет. Период угасания, когда все понимая безысходность, чуть-чуть пытаюстся оттянуть неизбежность конца. Тихая тоска и безысходность для взрослых, стала временем становления для детей. Но им повезло. Они ее не замечали. 
Тогда тебе было три. И кто бы знал что твоей родиной будет эта холодная, печальная пустота. Белые просторы большую часть года, и леденящий душу ветер в "теплое" время. Море станет для тебя намного дальше. Горы окончательно сотрутся из памяти. Реки покроются толстым слоем льда. 
Люди будут видеть только тебя, потому что такой уж год, что лучше задуматься о детях, об их будущем, и о том что ты можешь их родить, нежели стоять за хлебом и гадать сможешь ли позволить себе его завтра. Тонкая грань взросления уже тогда переносилась за пределы, туда где становилось не вполне понятно ее назначение. 
Тогда тебе было четыре. Люди упрекали друг-друга в ошибках, которых не делали. Глаза большинства превращались в сонное веницианское стекло рассудительности, и люди в блестящих кожаных одеждах вели страну, да впрочем и мир в светлое будущее, "открытым", ликующим взором. Но пить все стали больше. 
Кто мог представить что этот светловолосый дядька через десять лет станет из забитого сукиного сына, героем нации и вдохновителем целого народа. Хотя это лицемерное призрени которым все его окружили, не стоит ни одного его поступка. 
Тогда тебе было пять, двери в будущее открылись сомнительными надеждами. Больше людей в белых одеждах, больше людей с кулаками. Больше людей. Больше. Мир вокруг разрастался экспотенциально и дни начинали лететь быстрее. 
Тогда ты снова увидел маму, но она была уже не нужна. Не нужна впрочем стала и позже. Люди окружавшие тебя заботой начинали казаться скорее ресурсом, а все силы уходили на борьбу с кулаками и одиночеством. Нельзя в пять лет заставлять ребенка лицом к лицу сталкивать с одиночеством. 
Тогда тебе было шесть. И ты был умнее всех тех кому было восемь, за что тебя били даже те кому три. Одиночество нарастало и глухая пропитанная слезами обида взвесила тяжелый ком в твою душу. Нельзя в шесть лет давать понять ребенку такие вещи. Ты стоишь с открытым взором в будущее а тебе летит оттуда тяжелый кулак подачи. Дай сдачи. 
И ты давал всем. И мир тоже отдавал свое. Страна в которой ты жил вдруг перестала раздавать. И в одночасье начала получать. Даже от тех кто висел на ее плечах. Страна которой долгое время место было в спяче посреди медвежье берлоги. Очнулась в полном одиночестве и окруженная ненавистными взглядами. 
Тогда тебе было семь. Твое будущее продолжали определять другие, даря тебе в замен невнятные обещания. И казалось что за них можно цепляться. Одиночество перешло на новую ступень, мир опять стал больше. Но в мире как и прежде не было людей готовых стать другом. 
Зато мир стал врагом. Больно рождаться и быть ненавистным всем. Ты еще ничего не сделал, не знаешь куда плыть а тебя топят все кому не лень. Уже тогда хотелось закричать им - стойте! Не будьте зверьем, перестаньте слушать инстинкты, станьте вы людьми. Но людей вокруг не было. Со временем это чувство лишь укрепилось. 
Тогда тебе было восемь. И она стала твоим другом и твоей надеждой. Как же потом было больно. И потом тоже будет больно. А потом будет еще больнее, и под конец станет совсем уж невыносимо. Та девочка в красном платье. То чувство весенним прохладным днем. И губы. Тепло которое ты запомнишь на всю жизнь. И которое будешь дарить чуть ли не каждой, зато получать не будешь никогда. 
Мир, мир в тот год не имел никакой осмысленной разницы. 
Тогда тебе было девять лет.